Этот текст – о самом главном. Обо мне!
Нет, это не шутка. Для большинства из вас я – преподаватель английского языка, и этот текст – о роли преподавателя. Я касалась этого вопроса, когда говорила о методике, о принципах выбора репетитора для ребенка, когда сравнивала российских преподавателей и носителей языка… Но сегодня я пишу о другом – о вещах более глубоких и трепетных, чем у кого какой диплом.
Принято считать, что для изучения языка (занятий спортом, диеты, любой другой продолжительной нудятины) нужна сильная мотивация. Большинство уже умеют искать свою мотивацию внутри, не довольствуясь формулировками типа «для работы», однако при этом свято уверены в том, что она, эта мотивация, внутри есть. Мы точно так же часто уверены в том, что дети по природе своей существа любознательные, готовые расти и развиваться, открытые ко всему и жадные до нового, и наша основная задача – не испортить этот природный движок своими неуклюжими действиями.
Что если это не так? Что если я скажу вам: новое в детстве – это стресс и многие дети реагируют на него в стиле «ну его на фиг, еще неизвестно, что из этого выйдет»? Что познание мира и развитие не является приоритетным и осуществляется по остаточному принципу, когда на него хватает свободной энергии (а это бывает не всегда)? Что в условиях нестабильности или тревожности ребенок не просто не захочет знать ничего нового, но может замереть в развитии и даже регрессировать?
Оставим сложные картины, нарисуем счастливую. Допустим, я сижу на полу, и у меня есть все, что мне нужно для жизни: офигенная железная дорога и новый красный паровоз на ней, классные синие штаны с настоящими военными пуговицами, свежая морковка в кулаке… Мне тепло, сухо, вкусно, сытно, весело, зимнее солнце падает кривым квадратом на пол, время безбрежно… И тут приходит няня Валя. И говорит: «Золотце мое, пойдем со мной аппликации клеить в тетрадку к школе. Мы с тобой наклеим на левую половинку две груши, а на правую – три. Сколько у нас всего груш получится?» А не пошла ли бы ты, няня Валя.
Страсть к новому, жажда познания, мотивация… Все знают, что если у тебя это есть, ты на коне, ты на полдороге к успеху и остальные полдороги проедешь на саночках с ветерком, лишь бы знать, как поддержать эту внутреннюю движуху. И тяжелый старт, и нудные 100 часов практики, и внезапные препятствия на пути – все можно преодолеть, если внутри есть она, эта самая правильная мотивация. Даже прекрасная Хакамада читает мастер-классы про «Драйв, кайф и карьеру», где все начинается с этого же голубого ручейка, синей газовой горелки где-то внутри. Эта точка стала в нашем сознании точкой отсчета настолько, что кажется: ее не может не быть! А вот и может. Ее может не быть. Вообще. Никакой. Она не живет в нас по умолчанию и не вызывается по прихоти, как Джинн из бутылки, чтобы обогревать любые наши затеи. Она может появляться и исчезать. Она может возникать по отношению к одному делу и полностью гаснуть по отношению к другому. Она очень чувствительна к настроению, состоянию, потребностям, степени удовлетворенности этих потребностей. И может быть беспощадно глуха к желаниям, если они идут с этими потребностями вразрез.
В случае с изучением английского языка они часто именно так и идут. Вразрез. Потребность выучить иностранный язык возникает у ничтожно малого процента людей (глубинная, внутренняя, заквашенная на мощном психологическом топливе, когда прямо надо, прямо до зарезу). Это происходит в случаях эмиграции (не во всех), влюбленности (не во всех) или необходимости получить что-то очень-очень-очень желанное, чего никак не дают без языка. Только такое, без дураков. Например, место в международном экипаже космического корабля или роль в фильме про Джеймса Бонда. Возможность выбраться из нищеты или из закрытой, удушливой страны. Возможность выпустить в жизнь свое важнейшее изобретение. Короче говоря, такое, чего можно хотеть так, чтоб весь живот вниз тянуло и уши чесались изнутри. Эта мощь не сквозила ни в одной паре глаз, приходившей ко мне заниматься.
Это значит, что мотивации у большинства из нас в общем-то нет. И это – нормально. Не стоит искать ее внутри, не стоит выдумывать ее, не стоит принимать за нее обычный прагматизм или средней руки желания. Не надо на нее дуть и махать, не факт, что там что-то теплится. Это дает простую логику: если английский язык нам нужен не до зарезу и без огня, но все-таки нужен, это, скорее всего, означает, что сумасшедшего драйва с кайфом и мотивации у нас никаких нет, а есть внятное, разумное, законное, соответствующее представлениям о том, каким человеком мы хотим быть, желание, в котором заключен скромный запас энергии, и этим запасом необходимо правильно распорядиться.
Правильно распорядиться им можно так: найти себе хорошего преподавателя.
Вернемся к железной дороге. Перечитайте абзац до момента входа няни Вали, отмените няню Валю и читайте дальше.
И тут приходит мама. И еще ничего не успевает сказать, как я уже бросаюсь к ней с воплями: «Мама!» Мы какое-то время обнимаемся, паровоз катается сам, мама кусает мою морковку, тискает меня так, что в тело впиваются настоящие военные пуговицы, а потом говорит: «Хошь, пойдем вместе аппликации поклеим? Там какие-то груши…» А я так вяло: «Ну мааааам…» - и на паровоз кошу. А мама: «Пойдем-пойдем, давай. Я там как раз буду суп на кухне варить, ты мне поможешь, заодно и поклеим». И я что? Конечно же, бреду.
Мотивации клеить и считать груши, как легко заметить, у ребенка в этой ситуации не прибавилось. Но она заменилась на другую мотивацию.
Учитель, конечно, не мама. А уж во взрослом возрасте – дважды не мама. Иллюзий про то, что ученики все любят своих учителей, а учителя – учеников, я не питаю. Однако, несмотря на это принцип передачи знаний от учителя к ученику в тесном контакте все равно остается самым эффективным в истинном значении этого слова (то есть дает результат при продуктивном использовании ресурсов, где результат - полученные знания, а ресурсы – время, деньги и небольшой запас мотивации).
Этому принципу не следуют крупные потоковые центры обучения иностранным языкам, которые заменили эффективность на скорость и иллюзию беспроблемности. Студента там окружает вереница постоянно сменяющихся преподавателей, промежуточные контролеры (кураторы) и администраторы, большая часть заданий выполняется на мониторе вне какого-либо человеческого контакта, а эффективность обучения возлагается целиком на методику подачи и контроля материала, но не на личности и отношения между ними. Это означает, что в тот момент, когда студент сталкивается с собственным бессилием, он сталкивается с ним в одиночку. Поскольку интеллект безобразно переоценен, а эмоции безобразно недооценены, то этого столкновения студент совершенно не ожидает. Он-то уверен, что абсолютно вооружен и готов сойтись с Горынычем, у него есть все орудия в виде данного ему материала. Именно сюда относятся все стенания под общим названием: «Нам же это объясняли!» И мы ждем от себя, что мы можем. Мы должны мочь. Нам же объясняли! И мы вперед, за цыганской мечтой кочевой, с криком: «Ааааа!» и картонной палицей. Ну, объясняли же, должны справиться. А с той стороны такая гидра вылезает, какой-нибудь третий Conditional с пассивом, мама дорогая! Или говорит кто-то быстро-быстро, на первый вопрос не успел ответить – и понеслась. Какое там... Ничего не работает, никакие объяснения, все забыто, интеллект парализован, эмоции захватывают. И кругом никого. Только Горыныч тихо пышет в углу, ждет, когда клиент очухается… И оказывается, что выполнить действительно сложную задачу человеку тяжело потому что неожиданно он попадает в дикий эмоциональный вихрь при полной эмоциональной изоляции, а помощь извне не поступает. Как она поступит, если нет в этом «извне» никого, кому было бы на нас не плевать? Не на наш результат! Лично на нас и на наши мучения! В результате человек решает, что английский сложный, а он – тупой. Верит, что чего-то недопонял, надо еще раз этот материал «пройти». И идет заново платить деньги.
В 1930 гг. Л.С. Выготский ввел в педагогику очень важное понятие: «зона ближайшего развития». Это уровень сложности, который ребенок еще не может «брать» сам, но уже может при помощи взрослого. Эта зона, собственно, и есть весь процесс обучения, его концентрированная метафора. Именно здесь, в этой «серой» зоне, где мы нетвердо стоим на ногах и пробуем делать то, чего никогда в жизни не делали, совершая бесчисленные ошибки, и происходит освоение, присвоение нового материала, расселение его внутри нашего мозга. Режим «дали – взял – выдал обратно в том же виде» невозможен, и тому есть глубокие нейрофизиологические причины, о которых я напишу отдельно. Изъятие этой ступени из процесса обучения приводит к тому, что расстояние между тем, что нам дали, и тем, что должны выдать мы, становится непреодолимым. Мы прыгаем – и ломаем себе шеи.
В зоне ближайшего развития, которая всегда простирается впереди нас в процессе любого обучения в любом возрасте, должен быть КТО-ТО, кто со стороны знает, что мы можем сами, что мы можем с поддержкой и чего мы пока не можем. Это интуитивное знание доступно хорошему учителю при продолжительном личном контакте с учеником. Такие отношения ведут за собой обучение, и в темные моменты, когда протухает любая мотивация, хочется послать все к чертовой матери, кажется, что ничего не получается и так далее – только голос тренера заставит додержать трудную асану до конца, только голос учителя заставит найти верное решение после трех разгромных попыток. Этот голос знает, что нам под силу, когда этого не знаем мы, болеет за нас всей душой и помогает нам доплыть до тех рубежей, которые кажутся последними. Его вклад в наши успехи, гордость и похвала – вот недостающий кусок нашей мотивации.
Я отлично вижу, когда мои зайчики едут на мне, как на трамвайчике, потому что устали, обессилели, ненавидят, не понимают, совершенно охренели и т. д., но слишком хорошо воспитаны, чтобы устраивать танец с саблями прямо при мне. Какая, к чертям, мотивация, они иногда готовы завыть! Но рядом сижу я, приятная дама средних лет, и до конца урока еще двадцать минут. И я хихикаю. И убеждаю. Напоминаю дышать. Наливаю воды (чаю, кофе, однажды был коньяк, но уже после урока). Рассказываю байку. Пою про «молодец» и «вот смотри сюда». Задаю наводящие. Изображаю «отступать дальше некуда, позади Москва». Вожу хороводы. Молчу, не утекая с поля битвы. Говорю: «до конца болота еще два с половиной метра, шагай в мои следы». Подпихиваю. Подтягиваю. Даю время. Оставляю в покое. Придумываю подсказки. Поддакиваю их ругани. Некоторые, не поверите, рычат, и это я тоже умею. Изображаю непоколебимую стену, потеющую от сострадания. Подтруниваю. Сбиваю серьезность. Укрощаю нервические смешки. Сохраняю покой. Держу.
И Боливар выносит двоих.
Автор: Мария Ковина-Горелик facebook.com/maria.kovinagorelick/